Каникулы. Рэй Дуглас Брэдбери. Аудиокнига.

Сказки
Произведения Брэдбери в большинстве своём — это короткие рассказы неразвлекательного характера, содержащие короткие зарисовки, сводящиеся к драматическим, психологическим моментам, построенные в основном на диалогах, монологах, размышлениях героев, нежели на действии.

Вкратце сюжет рассказа «Каникулы» таков:

Три человека едут по железной дороге на дрезине, мужчина, женщина и мальчик — семья. Кончается бензин, дорогу надо починить, и путешественники вынуждены сделать привал.
 Во время привала мальчик спрашивает у родителей, были ли на свете люди. Прошло несколько месяцев, но он плохо их помнит. Сын спрашивает у отца, куда они делись, на что он искренне отвечает, что не знает. В одно прекрасное утро семья проснулась, и мир был пуст. А накануне отец семейства пожелал, чтобы все исчезли. Мужчина решил устроить семье каникулы, самые длинные в истории, на которых они объедут весь мир. Женщина чувствует себя виноватой за исчезновение других людей, но муж успокаивает её, говоря что людей не жгли и не мучили — они просто исчезли.
 Починив железнодорожные пути, мужчина принимается листать атлас и составлять маршрут. По щеке мужа скатывается слеза, женщина берёт его за руку, и желает, чтобы люди вернулись в этот мир. Это желание слышит мальчик. Он бежит к морю, плачет. Не переставая рыдать, он пишет что-то на бумаге, кладёт записку в бутылку и кидает её в море. Он написал своё желание и очень хочет, чтобы оно исполнилось. Родители о его желании не знают.
 Путешественники продолжают свой путь по абсолютно безлюдному миру.

Слушайте рассказ «Каникулы»

Каникулы. Рассказ Рэя Брэдбери

Переводчик: Лев Жданов
День был свежий — свежестью травы, что тянулась вверх, облаков, что плыли в небесах, бабочек, что опускались на траву. День был соткан из тишины, но она вовсе не была немой, ее создавали пчелы и цветы, суша и океан, все, что двигалось, порхало, трепетало, вздымалось и падало, подчиняясь своему течению времени, своему неповторимому ритму. Край был недвижим, и все двигалось. Море было неспокойно, и море молчало. Парадокс, сплошной парадокс, безмолвие срасталось с безмолвием, звук со звуком. Цветы качались, и пчелы маленькими каскадами золотого дождя падали на клевер. Волны холмов и волны океана, два рода движения, были разделены железной дорогой, пустынной, сложенной из ржавчины и стальной сердцевины, дорогой, по которой, сразу видно, много лет не ходили поезда. На тридцать миль к северу она тянулась, петляя, потом терялась в мглистых далях; на тридцать миль к югу пронизывала острова летучих теней, которые на глазах смещались и меняли свои очертания на склонах далеких гор.
Неожиданно рельсы задрожали.
Сидя на путях, одинокий дрозд ощутил, как рождается мерное слабое биение, словно где-то, за много миль, забилось чье-то сердце.
Черный дрозд взмыл над морем.
Рельсы продолжали тихо дрожать, и наконец из-за поворота показалась, вдоль по берегу пошла небольшая дрезина, в великом безмолвии зафыркал и зарокотал двухцилиндровый мотор.
На этой маленькой четырехколесной дрезине, на обращенной в две стороны двойной скамейке, защищенные от солнца небольшим тентом, сидели мужчина, его жена и семилетний сынишка. Дрезина проходила один пустынный участок за другим, ветер бил в глаза и развевал волосы, но все трое не оборачивались и смотрели только вперед. Иногда, на выходе из поворота, глядели нетерпеливо, иногда печально, и все время настороженно — что дальше?
На ровной прямой мотор вдруг закашлялся и смолк. В сокрушительной теперь тишине казалось — это покой, излучаемый морем, землей и небом, затормозил и пресек вращение колес.
— Бензин кончился.
Мужчина, вздохнув, достал из узкого багажника запасную канистру и начал переливать горючее в бак.
Его жена и сын тихо глядели на море, слушали приглушенный гром, шепот, слушали, как раздвигается могучий занавес из песка, гальки, зеленых водорослей, пены.
— Море красивое, правда? — сказала женщина.
— Мне нравится, — сказал мальчик.
— Может быть, заодно сделаем привал и поедим?
Мужчина навел бинокль на зеленый полуостров вдали.
— Давайте. Рельсы сильно изъело ржавчиной. Впереди путь разрушен. Придется ждать, пока я исправлю.
— Сколько лопнуло рельсов, столько привалов! — сказал мальчик.
Женщина попыталась улыбнуться, потом перевела свои серьезные, пытливые глаза на мужчину.
— Сколько мы проехали сегодня?
— Неполных девяносто миль. — Мужчина все еще напряженно глядел в бинокль. — Больше, по-моему, и не стоит проходить в день. Когда гонишь, не успеваешь ничего увидеть. Послезавтра будем в Монтерее, на следующий день, если хочешь, в Пало Альто.
Женщина развязала ярко-желтые ленты широкополой соломенной шляпы, сняла ее с золотистых волос и, покрытая легкой испариной, отошла от машины. Они столько ехали без остановки на трясучей дрезине, что все тело пропиталось ее ровным ходом. Теперь, когда машина остановилась, было какое-то странное чувство, словно с них сейчас снимут оковы.
— Давайте есть!
Мальчик бегом отнес корзинку с припасами на берег. Мать и сын уже сидели перед расстеленной скатертью, когда мужчина спустился к ним; на нем был строгий костюм с жилетом, галстук и шляпа, как будто он ожидал кого-то встретить в пути. Раздавая сэндвичи и извлекая маринованные овощи из прохладных зеленых баночек, он понемногу отпускал галстук и расстегивал жилет, все время озираясь, словно готовый в любую секунду опять застегнуться на все пуговицы.
— Мы одни, папа? — спросил мальчик, не переставая жевать.
— Да.
— И больше никого, нигде?
— Больше никого.
— А прежде на свете были люди?
— Зачем ты все время спрашиваешь? Это было не так уж давно. Всего несколько месяцев. Ты и сам помнишь.
— Плохо помню. А когда нарочно стараюсь припомнить, и вовсе забываю. — Мальчик просеял между пальцами горсть песка. — Людей было столько, сколько песка тут на пляже? А что с ними случилось?
— Не знаю, — ответил мужчина, и это была правда.
В одно прекрасное утро они проснулись и мир был пуст. Висела бельевая веревка соседей, и ветер трепал ослепительно белые рубашки, как всегда поутру блестели машины перед коттеджами, но не слышно ничьего «до свидания», не гудели уличным движением мощные артерии города, телефоны не вздрагивали от собственного звонка, не кричали дети в чаще подсолнечника.
Лишь накануне вечером он сидел с женой на террасе, когда принесли вечернюю газету, и даже не развертывая ее, не глядя на заголовки, сказал:
— Интересно, когда мы ему осточертеем и он всех нас выметет вон?
— Да, до чего дошло, — подхватила она. — И не остановишь. Как же мы глупы, правда?
— А замечательно было бы… — Он раскурил свою трубку. — Проснуться завтра, и во всем мире ни души, начинай все сначала!
Он сидел и курил, в руке сложенная газета, голова откинута на спинку кресла.
— Если бы можно было сейчас нажать такую кнопку, ты бы нажал?
— Наверно, да, — ответил он. — Без насилия. Просто все исчезнет с лица земли. Оставить землю и море, и все что растет — цветы, траву, плодовые деревья. И животные тоже пусть остаются. Все оставить, кроме человека, который охотится, когда не голоден, ест, когда сыт, жесток, хотя его никто не задевает.
— Но мы-то должны остаться. — Она тихо улыбнулась.
— Хорошо было бы. — Он задумался. — Впереди — сколько угодно времени. Самые длинные каникулы в истории. И мы с корзиной припасов, и самый долгий пикник. Только ты, я и Джим. Никаких сезонных билетов.
Не нужно тянуться за Джонсами. Даже автомашины не надо. Придумать какой-нибудь другой способ путешествовать, старинный способ. Взять корзину с сэндвичами, три бутылки шипучки, дальше, как понадобится, пополнять запасы в безлюдных магазинах в безлюдных городах, и впереди нескончаемое лето…
Долго они сидели молча на террасе, их разделяла свернутая газета.
Наконец она сказала:
— А нам не будет одиноко?Вот каким было утро нового мира. Они проснулись и услышали мягкие звуки земли, которая теперь была просто-напросто лугом, города тонули в море травы-муравы, ноготков, маргариток, вьюнков. Сперва они приняли это удивительно спокойно, должно быть потому, что уже столько лет не любили город и позади было столько мнимых друзей, и была замкнутая жизнь в уединении, в механизированном улье.
Муж встал с кровати, выглянул в окно и спокойно, словно речь шла о погоде, заметил:
— Все исчезли.
Он понял это по звукам, которых город больше не издавал.
Они завтракали не торопясь, потому что мальчик еще спал, потом муж выпрямился и сказал:
— Теперь мне надо придумать, что делать.
— Что делать? Как… разве ты не пойдешь на работу?
— Ты все еще не веришь, да? — Он засмеялся. — Не веришь, что я не буду каждый день выскакивать из дому в десять минут девятого, что Джиму больше никогда не надо ходить в школу. Всё, занятия кончились, для всех нас кончились! Больше никаких карандашей, никаких книг и кислых взглядов босса! Нас отпустили, милая, и мы никогда не вернемся к этой дурацкой, проклятой, нудной рутине. Пошли!
И он повел ее по пустым и безмолвным улицам города.
— Они не умерли, — сказал он. — Просто… ушли.
— А другие города?
Он зашел в телефонную будку, набрал номер Чикаго, потом Нью-Йорка, потом Сан- Франциско. Молчание. Молчание. Молчание.
Все, — сказал он, вешая трубку.
— Я чувствую себя виноватой, — сказала она. — Их нет, а мы остались. И… я радуюсь. Почему? Ведь я должна горевать.
— Должна? Никакой трагедии нет. Их не пытали, не жгли, не мучали. Они исчезли и не почувствовали этого, не узнали. И теперь мы ни перед кем не обязаны. У нас одна обязанность — быть счастливыми. Тридцать лет счастья впереди, разве плохо?
— Но… но тогда нам нужно заводить еще детей?
— Чтобы снова населить мир? — Он медленно, спокойно покачал головой. — Нет. Пусть Джим будет последним. Когда он состарится и умрет, пусть мир принадлежит лошадям и коровам, бурундукам и паукам Они без нас не пропадут. А потом когда- нибудь другой род, умеющий сочетать естественное счастье с естественным любопытством, построит города, совсем не такие, как наши, и будет жить дальше. А сейчас уложим корзину, разбудим Джима и начнем наши тридцатилетние каникулы. Ну, кто первым добежит до дома?

Он взял с маленькой дрезины кувалду, и пока он полчаса один исправлял ржавые рельсы, женщина и мальчик побежали вдоль берега. Они вернулись с горстью влажных ракушек и чудесными розовыми камешками, сели, и мать стала учить сына, и он писал карандашом в блокноте домашнее задание, а в полдень к ним спустился с насыпи отец, без пиджака, без галстука, и они пили апельсиновую шипучку, глядя, как в бутылках, теснясь, рвутся вверх пузырьки. Стояла тишина. Они слушали, как солнце настраивает старые железные рельсы. Соленый ветер разносил запах горячего дегтя от шпал, и мужчина легонько постукивал пальцем по своему карманному атласу.
— Через месяц, в мае, доберемся до Сакраменто, оттуда двинемся в Сиэтл. Пробудем там до первого июля, июль хороший месяц в Вашингтоне, потом, как станет холоднее, обратно, в Йеллоустон, несколько миль в день, здесь поохотимся, там порыбачим…
Мальчику стало скучно, он отошел к самой воде и бросал палки в море, потом сам же бегал за ними, изображая ученую собаку.
Отец продолжал:
— Зимуем в Таксоне, в самом конце зимы едем во Флориду, весной — вдоль побережья, в июне попадем, скажем, в Нью-Йорк. Через два года лето проводим в Чикаго. Через три года — как ты насчет того, чтобы провести зиму в Мехико-Сити? Куда рельсы приведут, куда угодно, и если нападем на совсем неизвестную старую ветку — превосходно, поедем по ней до конца, посмотрим, куда она ведет. Когда- нибудь, честное слово, пойдем на лодке вниз по Миссисипи, я об этом давно мечтал. На всю жизнь хватит, не маршрут — находка…
Он смолк. Он хотел уже захлопнуть атлас неловкими руками, но что-то светлое мелькнуло в воздухе и упало на бумагу. Скатилось на песок, и получился мокрый комочек.
Жена глянула на влажное пятнышко и сразу перевела взгляд на его лицо. Серьезные глаза его подозрительно блестели. И по одной щеке тянулась влажная дорожка.
Она ахнула. Взяла его руку и крепко сжала.
Он стиснул ее руку и, закрыв глаза, через силу заговорил:
— Хорошо, правда, если бы мы вечером легли спать, а ночью все каким-то образом вернулось на свои места. Все нелепости, шум и гам, ненависть, все ужасы, все кошмары, злые люди и бестолковые дети, вся эта катавасия, мелочность, суета, все надежды, чаяния и любовь. Правда, было бы хорошо?
Она подумала, потом кивнула.
И тут оба вздрогнули.
Потому что между ними (когда он пришел?), держа в руке бутылку из-под шипучки, стоял их сын.
Лицо мальчика было бледно. Свободной рукой он коснулся щеки отца, там где оставила след слезинка.
— Ты… — сказал он и вздохнул. — Ты… Папа, тебе тоже не с кем играть.
Жена хотела что-то сказать.
Муж хотел взять руку мальчика.
Мальчик отскочил назад.
— Дураки! Дураки! Глупые дураки! Болваны вы, болваны!
Сорвался с места, сбежал к морю и, стоя у воды, залился слезами.
Мать хотела пойти за ним, но отец ее удержал.
— Не надо. Оставь его.
Тут же оба оцепенели. Потому что мальчик на берегу, не переставая плакать, что- то написал на клочке бумаги, сунул клочок в бутылку, закупорил ее железным колпачком, взял покрепче, размахнулся — и бутылка, описав крутую блестящую дугу, упала в море.
Что, думала она, что он написал на бумажке? Что там, в бутылке?
Бутылка плыла по волнам.
Мальчик перестал плакать.
Потом он отошел от воды и остановился около родителей, глядя на них, лицо ни просветлевшее, ни мрачное, ни живое, ни убитое, ни решительное, ни отрешенное, а какая-то причудливая смесь, словно он примирился со временем, стихиями и этими людьми. Они смотрели на него, смотрели дальше, на залив и затерявшуюся в волнах светлую искорку — бутылку, в которой лежал клочок бумаги с каракулями.
Он написал наше желание? — думала женщина.
Написал то, о чем мы сейчас говорили, нашу мечту?
Или написал что-то свое,пожелал для себя одного,чтобы проснуться завтра утром — и он один в безлюдном мире, больше никого, ни мужчины, ни женщины, ни отца, ни матери, никаких глупых взрослых с их глупыми желаниями, подошел к рельсам и сам, в одиночку, повел дрезину через одичавший материк, один отправился в нескончаемое путешествие, и где захотел — там и привал.
Это или не это? Наше или свое?..
Она долго глядела в его лишенные выражения глаза, но не прочла ответа, а спросить не решилась.
Тени чаек парили в воздухе, осеняя их лица мимолетной прохладой.
— Пора ехать,- сказал кто-то.
Они поставили корзину на платформу. Женщина покрепче привязала шляпу к волосам желтой лентой, ракушки сложили кучкой на доски, муж надел галстук, жилет, пиджак и шляпу, и все трое сели на скамейку,глядя в море,- там, далеко, у самого горизонта, поблескивала бутылка с запиской.
— Если попросить — исполнится? — спросил мальчик. — Если загадать — сбудется?
— Иногда сбывается… даже чересчур.
— Смотря чего ты просишь.
Мальчик кивнул, мысли его были далеко.
Они посмотрели назад, откуда приехали, потом вперед, куда предстояло ехать.
— До свиданья, берег, — сказал мальчик и помахал рукой.
Дрезина покатила по ржавым рельсам. Ее гул затих и пропал. Вместе с ней вдали, среди холмов, пропали женщина, мужчина, мальчик.
Когда они скрылись, рельсы минуты две тихонько дребезжали, потом смолкли. Упала ржавая чешуйка. Кивнул цветок.
Море сильно шумело.
1949

Каникулы. Рэй Дуглас Брэдбери. Аудиокнига.

Литературный анализ рассказа «Каникулы»

Жанр – фан­та­сти­че­ский рас­сказ.  Од­на­ко, читая его, мы не сразу это по­ни­ма­ем. По­вест­во­ва­ние на­чи­на­ет­ся с пей­заж­ной экс­по­зи­ции:
«День был све­жий — све­же­стью травы, что тя­ну­лась вверх, об­ла­ков, что плыли в небе­сах, ба­бо­чек, что опус­ка­лись на траву. День был со­ткан из ти­ши­ны, но она вовсе не была немой, ее со­зда­ва­ли пчелы и цветы, суша и океан, все, что дви­га­лось, пор­ха­ло, тре­пе­та­ло, взды­ма­лось и па­да­ло, под­чи­ня­ясь сво­е­му те­че­нию вре­ме­ни, сво­е­му непо­вто­ри­мо­му ритму. Край был недви­жим, и все дви­га­лось. Море было неспо­кой­но, и море мол­ча­ло. Па­ра­докс, сплош­ной па­ра­докс, без­мол­вие срас­та­лось с без­мол­ви­ем, звук со зву­ком».
Пей­заж иде­а­лен своим ве­ли­че­ствен­ным спо­кой­стви­ем. На­ру­ша­ет­ся гар­мо­ния всего лишь одним пред­ло­же­ни­ем: «Па­ра­докс, сплош­ной па­ра­докс». Слово «па­ра­докс» как ино­пла­нет­ное су­ще­ство на­ру­ша­ет зем­ной пей­заж. Что же оно озна­ча­ет?
Па­ра­до́кс (от др.-греч.— неожи­дан­ный, стран­ный) — си­ту­а­ция (вы­ска­зы­ва­ние, утвер­жде­ние, суж­де­ние или вывод), ко­то­рая может су­ще­ство­вать в ре­аль­но­сти, но не имеет ло­ги­че­ско­го объ­яс­не­ния.
Что же в опи­са­нии пей­за­жа па­ра­док­саль­но­го? Это ка­кая-то неесте­ствен­ная ти­ши­на, непри­выч­ное спо­кой­ствие. Такое, что ста­но­вит­ся не по себе и как-то тре­вож­но на душе: «Цветы ка­ча­лись, и пчелы ма­лень­ки­ми кас­ка­да­ми зо­ло­то­го дождя па­да­ли на кле­вер. Волны хол­мов и волны оке­а­на, два рода дви­же­ния, были раз­де­ле­ны же­лез­ной до­ро­гой, пу­стын­ной, сло­жен­ной из ржав­чи­ны и сталь­ной серд­це­ви­ны, до­ро­гой, по ко­то­рой, сразу видно, много лет не хо­ди­ли по­ез­да. На трид­цать миль к се­ве­ру она тя­ну­лась, пет­ляя, потом те­ря­лась в мгли­стых далях; на трид­цать миль к югу про­ни­зы­ва­ла ост­ро­ва ле­ту­чих теней, ко­то­рые на гла­зах сме­ща­лись и ме­ня­ли свои очер­та­ния на скло­нах да­ле­ких гор».
Же­лез­ная до­ро­га обо­зна­чи­ла при­сут­ствие че­ло­ве­ка и од­но­вре­мен­но под­черк­ну­ла его за­га­доч­ное от­сут­ствие. В чем же при­чи­на за­пу­сте­ния, по­че­му по до­ро­ге не ходят по­ез­да? Может быть, это про­сто за­бро­шен­ная же­лез­но­до­рож­ная ветка, и по­ез­да здесь уже во­об­ще не ходят? Од­на­ко вско­ре на го­ри­зон­те по­яв­ля­ет­ся ма­лень­кая че­ты­рех­ко­лес­ная дре­зи­на, на ко­то­рой едет семья: су­пру­же­ская пара с се­ми­лет­ним сы­ниш­кой. Они оста­нав­ли­ва­ют­ся, чтобы пе­ре­ку­сить на при­ро­де. Сна­ча­ла ка­жет­ся, что в этом нет ни­че­го стран­но­го: обыч­ный уи­кенд, когда семья вы­еха­ла за город  на пик­ник. И толь­ко из раз­го­во­ра мы узна­ем страш­ное: ока­зы­ва­ет­ся кроме них, в мире боль­ше нет людей. Как же такое могло слу­чить­ся?
А все на­ча­лось с раз­го­во­ра, когда од­на­ж­ды ве­че­ром,  из­му­чен­ный каж­до­днев­ной ру­тин­ной ра­бо­той, герой раз­меч­тал­ся:
«— А за­ме­ча­тель­но было бы… Проснуть­ся зав­тра, и во всем мире ни души, на­чи­най все сна­ча­ла!
Он сидел и курил, в руке сло­жен­ная га­зе­та, го­ло­ва от­ки­ну­та на спин­ку крес­ла.
— Если бы можно было сей­час на­жать такую кноп­ку, ты бы нажал?
— На­вер­но, да, — от­ве­тил он. — Без на­си­лия. Про­сто все ис­чез­нет с лица земли. Оста­вить землю и море, и все, что рас­тет — цветы, траву, пло­до­вые де­ре­вья. И жи­вот­ные тоже пусть оста­ют­ся. Все оста­вить, кроме че­ло­ве­ка, ко­то­рый охо­тит­ся, когда не го­ло­ден, ест, когда сыт, же­сток, хотя его никто не за­де­ва­ет.
— Но мы-то долж­ны остать­ся, — она тихо улыб­ну­лась.
— Хо­ро­шо было бы, — он за­ду­мал­ся. — Впе­ре­ди — сколь­ко угод­но вре­ме­ни. Самые длин­ные ка­ни­ку­лы в ис­то­рии…»
Мечты героя нам по­нят­ны. Кто из нас в ми­ну­ты уста­ло­сти не меч­тал о дол­гих ка­ни­ку­лах. Од­на­ко на­сто­ра­жи­ва­ет дру­гое: по­че­му-то для окон­ча­тель­но­го сча­стья ге­ро­ям за­хо­те­лось уни­что­жить всех людей. По­че­му? На­до­е­ло срав­ни­вать с дру­ги­ми: ведь кто-то успеш­нее в биз­не­се, у ко­го-то боль­ше дом, до­ро­же ав­то­мо­биль, счаст­ли­вее и ин­те­рес­нее жизнь. И вот сбы­лась мечта:
«Они просну­лись и услы­ша­ли мяг­кие звуки земли, ко­то­рая те­перь была про­сто-на­про­сто лугом, го­ро­да то­ну­ли в море травы — му­ра­вы, но­гот­ков, мар­га­ри­ток, вьюн­ков. Спер­ва они при­ня­ли это уди­ви­тель­но спо­кой­но, долж­но быть по­то­му, что уже столь­ко лет не лю­би­ли город и по­за­ди было столь­ко мни­мых дру­зей, и была за­мкну­тая жизнь в уеди­не­нии, в ме­ха­ни­зи­ро­ван­ном улье. Муж встал с кро­ва­ти, вы­гля­нул в окно и спо­кой­но, слов­но речь шла о по­го­де, за­ме­тил: — Все ис­чез­ли. Он понял это по зву­кам, ко­то­рых город боль­ше не из­да­вал».
Жизнь ге­ро­ев из­ме­ни­лась: не надо хо­дить на ра­бо­ту и в школу, можно много пу­те­ше­ство­вать. Сна­ча­ла они были бес­ко­неч­но счаст­ли­вы:
«— И те­перь мы ни перед кем не обя­за­ны. У нас одна обя­зан­ность — быть счаст­ли­вы­ми. Трид­цать лет сча­стья впе­ре­ди, разве плохо?»
Но ил­лю­зия сча­стья про­дли­лась недол­го. С каж­дым днем герои все ост­рее ощу­ща­ют необ­хо­ди­мость в людях, по­треб­ность в об­ще­нии с ними, пус­кай не все­гда при­ят­ном, но, как ока­за­лось, таким важ­ным. Их ма­лень­кий сын ску­ча­ет, по­то­му что ему не с кем иг­рать. Он от­кры­то вы­ра­жа­ет свои эмо­ции: «Маль­чик от­ско­чил назад. — Ду­ра­ки! Ду­ра­ки! Глу­пые ду­ра­ки! Бол­ва­ны вы, бол­ва­ны! Со­рвал­ся с места, сбе­жал к морю и, стоя у воды, за­лил­ся сле­за­ми».
Взрос­лые не так от­кро­вен­ны, осо­бен­но отец. Ведь это он меч­тал о нескон­ча­е­мых ка­ни­ку­лах. Те­перь ему слож­но при­знать свою ошиб­ку. На­блю­дая за ге­ро­ем, мы видим, что он живет  на­деж­дой на то, что все вер­нет­ся на круги свои:  «Мать и сын уже си­де­ли перед рас­сте­лен­ной ска­тер­тью, когда муж­чи­на спу­стил­ся к ним, на нем был стро­гий ко­стюм с жи­ле­том, гал­стук и шляпа, как будто он ожи­дал ко­го-то встре­тить в пути. Раз­да­вая сэнд­ви­чи и из­вле­кая ма­ри­но­ван­ные овощи из про­хлад­ных зе­ле­ных ба­но­чек, он по­не­мно­гу от­пус­кал гал­стук и рас­сте­ги­вал жилет, все время ози­ра­ясь, слов­но го­то­вый в любую се­кун­ду опять за­стег­нуть­ся на все пу­го­ви­цы».
Куль­ми­на­ци­ей рас­ска­за стал мо­мент, когда отец с ат­ла­сом в руках стро­ит планы даль­ней­ших пу­те­ше­ствий. Ка­жет­ся, что герой бодр, весел и даже счаст­лив, осо­бен­но когда го­во­рит о воз­мож­но­сти осу­ще­ствить мечту и от­пра­вить­ся на лодке вниз по Мис­си­си­пи. «Он хотел уже за­хлоп­нуть атлас нелов­ки­ми ру­ка­ми, но что-то свет­лое мельк­ну­ло в воз­ду­хе и упало на бу­ма­гу. Ска­ти­лось на песок, и по­лу­чил­ся мок­рый ко­мо­чек. Жена гля­ну­ла на влаж­ное пят­ныш­ко и сразу пе­ре­ве­ла взгляд на его лицо. Се­рьез­ные глаза его по­до­зри­тель­но бле­сте­ли. И по одной щеке тя­ну­лась влаж­ная до­рож­ка».
Наш герой стро­ит планы счаст­ли­во­го бу­ду­ще­го и пла­чет. Его слезы — это слезы от­ча­я­ния, бес­си­лия и од­но­вре­мен­но на­деж­ды на то, что все можно из­ме­нить:
«— Хо­ро­шо, прав­да, если бы мы ве­че­ром легли спать, а ночью все ка­ким-то об­ра­зом вер­ну­лось на свои места.  Все неле­по­сти, шум и гам, нена­висть, все ужасы, все кош­ма­ры, злые люди и бес­тол­ко­вые дети, вся эта ка­та­ва­сия, ме­лоч­ность, суета, все на­деж­ды, ча­я­ния и лю­бовь. Прав­да, было бы хо­ро­шо?»
Вывод. Герои рас­ска­за Бр­эд­бе­ри по­ня­ли, что сча­стье со­сто­ит не толь­ко в том, чтобы жить для себя. Ока­зы­ва­ет­ся, для сча­стья че­ло­ве­ку нужны дру­зья, ра­бо­та. И даже труд­но­сти, ко­то­рые пре­одо­ле­ва­ет че­ло­век, поз­во­ля­ют на­сла­дить­ся ра­до­стью по­бе­ды, осо­зна­ни­ем сво­е­го лич­ност­но­го роста.
Рас­сказ Бр­эд­бе­ри за­кан­чи­ва­ет­ся тем, что маль­чик пишет пись­мо и от­прав­ля­ет его в мор­ское пла­ва­ние в за­ку­по­рен­ной бу­тыл­ке. Мы не знаем, что он в нем на­пи­сал, но вме­сте с его ро­ди­те­ля­ми на­де­ем­ся, что там на­пи­са­но при­бли­зи­тель­но сле­ду­ю­щее: «Люди, по­жа­луй­ста, вер­ни­тесь! И пусть все будет так, как пре­жде!»

Рассказ Рэя Брэдбери «Каникулы» рекомендован для обязательного чтения в 6-7 классах средней школы

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *